Когда в 1914-м его сочли перевоспитавшимся, Армстронг был очень расстроен. Он совершенно не хотел на свободу. Однако Луи вернулся домой и послушно взвалил на себя обязанности мужчины в семье. Продавал газеты, развозил на тележке уголь, подрабатывал в порту. А вечерами слонялся по хонки-тонкс в надежде, что кто-то из музыкантов присядет перекусить или промочить горло и разрешит ему немного поиграть на корнете. Инструмент Луи купил, не дождавшись и первых заработков, заняв у хозяина угольной лавки космическую сумму в 10 долларов.

Вскоре Луи обзавелся и первым боссом, правда, черным. Джо «Кинг» Оливер почитался лучшим корнетистом в Новом Орлеане. Мужчиной он был крупным и на редкость суровым. Оливер создал очень популярный оркестр и руководил им прямо-таки железной рукой. Рассказывают, что когда кто-то из музыкантов фальшивил или вступал не вовремя, Джо Оливер швырял в провинившихся кусками кирпичей, которые специально носил на концерт в запасном футляре от корнета. Вот он-то и взял под крыло Армстронга. Теперь кроме всех своих работ Луи еще и носился посыльным по мелким поручениям жены Оливера, а в выходные гордо шествовал за самим «Кингом» на концерты, неся его инструмент (или, что более вероятно, футляр с кирпичами). За что удостаивался иногда персональных уроков от мэтра.

Сначала Оливер ввел Луи в общую группу духовиков, а годам к 17 Армстронг понемногу дорос до второго корнета. Первым, понятное дело, при живом Оливере стать не мог никто. А дальше случилось событие, которое многие историки музыки без шуток считают решающим в становлении джаза. Власти Нового Орлеана решили побороться за нравственность и запретили публичные дома. Сторивилль пришел в упадок, увеселительные заведения позакрывались, и музыканты подались прочь из города. Уже очень скоро в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Чикаго только и разговоров было, что про волшебников из Орлеана, играющих неслыханную музыку — тогда ее называли «горячей», — от которой пьянеешь без выпивки, а девчонки просто тают. Музыка из Нового Орлеана стала модной, за вчерашними героями хонки-токнс охотились менеджеры и импресарио самых лучших клубов и концертных залов США. На этой волне уехал в Чикаго и Джо «Кинг» Оливер, хотя он-то как раз не бедствовал.

Луи Армстронг не спешил. Он прекрасно чувствовал себя в Орлеане. Работал в оркестре на прогулочных пароходах для белой элиты — едва ли не самое сытое и престижное место в городе, к тому же здесь его научили наконец разбирать нотную грамоту. Считался молодой звездой. Вдобавок еще и женился неполных семнадцати лет от роду — на проститутке естественно, на ком же еще. Снял двухкомнатную квартирку со своей Дэйзи, ел досыта, от души выпивал, помогал Мэйэнн — очень даже щедро. Поколачивал жену, хотя едва ли не чаще сам увертывался от ее сковородки — нормальная, в общем, жизнь, все как у людей. Но в 1922 году вдруг получил телеграмму. «Кинг» Оливер приглашал его в свой оркестр в известном чикагском клубе «Линкольн Гарденс» и сулил золотые горы. Никаких таких гор Армстронгу было не надо. Но не мог же он отказать боссу. И Луи, не без облегчения попрощавшись с женой (очень уж ревнивой оказалась эта самая Дэйзи), сел в поезд и впервые в жизни выехал из Нового Орлеана. Ему был 21 год, весь его багаж составляли корнет в футляре и бутерброд с тунцом, приготовленный в дорогу заботливой Мэйэнн. Из-под надетых ради такого случая праздничных брюк явственно выглядывали кальсоны.

Таким он и прибыл в Чикаго. И увидев ряды высоченных каменных домов, присвистнул и спросил у носильщика на вокзале, зачем одному городу столько колледжей — ему и в голову не приходило, что большие дома могут иметь какое-то другое назначение.

Эпоха джаза наступила, и Чикаго буквально сходил с ума. На одном из выступлений оливеровского «Creole Jazz Band» во время соло Армстронга на эстраду с визгом выскочила белая красотка. И, не успел никто и глазом моргнуть, стянула с себя платье и принялась чуть не тереться об Луи своими прелестями. Луи задохнулся, пытаясь вытянуть соло, но за дамочкой вылез на эстраду ее кавалер. И, отвесив подруге крепкую оплеуху, упер в лоб Армстронгу револьвер. Тут уж соло закончилось. Луи опустил корнет и, улыбаясь растерянной детской улыбкой, залепетал: «Сэр, простите, я ненарочно, сэр! Видит бог, это не я, это все моя проклятая дудка! Ну хотите, я прямо сейчас выкину ее ко всем чертям!» Сэр хмыкнул, сунул револьвер за пояс и поволок свою дамочку с эстрады. С тех пор «Кинг» Оливер снова завел запасной футляр для корнета, но носил в нем уже не кирпичи, а пистолет. А музыканты репетировали перед выступлением не только свои номера, но и порядок бегства со сцены в случае пальбы.

Музыка ломала расовые барьеры лучше любых призывов к равенству. Толпы белых фанатов штурмовали клубы в негритянских районах, чтобы послушать орлеанский джаз. Быстро смекнув, хозяева элитных залов разрешили выступать на своих сценах чернокожим. Как грибы росли студии звукозаписи. И над всем этим, разумеется, тут же установила контроль всесильная чикагская мафия.

Сам Луи контактов с мафией не имел, доверяя все дела менеджерам, но пару раз оказывался втянут в крупные передряги. Однажды угодил за решетку за курение марихуаны. Он и правда баловался иной раз этим делом, ну так ведь за большинством джазменов водились куда как более тяжкие в смысле наркотиков грехи, и все об этом знали. Покровители Армстронга дошли чуть не до самого Аль Капоне, чтобы заменить реальный срок на условный, пока Луи неделю провел на нарах (кстати, чувствовал он себя там, по собственному признанию, вполне комфортно). В другой раз накануне концерта в гримерку Армстронга вошли двое крепких парней и сообщили, что вообще-то он должен выступать не в Чикаго, а на открытии некоего клуба в Нью-Йорке. И, судя по тому, что один из них взвел при этом курок, парни не шутили. На счастье, ровно в этот момент в гримерку заглянул менеджер оркестра. Ситуацию разруливали почти сутки. Оркестр срочно отправили на гастроли, причем без Армстронга — он все это время укрывался… в телефонной будке на окраине города.

Когда менеджер, наконец, явился его вызволить, Луи благодушно улыбнулся: «Порядок, босс! Тесновато, конечно, и очень хотелось выйти по нужде, но, в общем, нормальное местечко».