Когда все было кончено, я бросился домой. Дейзи там не оказалось. Как выяснилось, она сидела на окне этажом выше с десятком кирпичей под рукой. Только я собирался повернуть ключ в замке, как один из этих кирпичей угодил в дверь. Бам! Я так и присел. Каково же было мое изумление, когда, обернувшись посмотреть, откуда летят кирпичи, я увидел Дейзи, сыплющую ругательствами. Мне ничего не оставалось, как увертываться от ее «снарядов», дожидаясь, покуда у нее не кончится боевой запас. Но тут она ринулась вниз, чтобы схватиться со мной врукопашную.

Не знаю, что она кричала, потому что меня там уже не было. Кто-то вызвал по телефону полицию. Услышав колокол полицейской машины, я помчался к забору и набрал такую скорость, что перемахнул через него, даже не задев досок.

Я затесался в похоронную процессию, возвращавшуюся в свой клуб. Там я одолжил отличную шляпу у приятеля и тут же забыл про ту, которую разодрала Дейзи. Я обо всем этом забыл, как только услышал духовой оркестр, -- он играл один из тех восхитительных похоронных маршей, которые звучали так нежно, сладостно и задушевно, что вы прямо-таки ощущали музыку где-то внутри себя.

...К 1922 году я стал столь популярен в Новом Орлеане, что мог играть на любой вечеринке. Джо Оливер, который покинул Новый Орлеан в 1918 году, процветал сейчас в Чикаго. Он слал мне письма и телеграммы, прося приехать к нему и играть в его оркестре. Я и приехал.

...Зал был забит людьми, так что Джо и его ребята не могли видеть меня, пока я не подошел почти к самой сцене. Но вот они заметили меня, и, казалось, все черти вырвались на свободу. Все парни одновременно подпрыгнули, крича: «Он здесь! Он здесь!» Джо Оливер снял ноги с плевательницы, на которой он обычно их держал, когда играл на своем корнете. (У него была личная плевательница, так как он все время жевал табак.)

-- Подождите минутку, дайте мне взглянуть на него, -- сказал он ребятам, -- я же целые годы не видел этого коротконогого дьявола.

Он всегда звал меня «коротконогим», когда навещал в хонки-тонк в Нью-Орлеане. Джо стал расспрашивать меня обо всем. Он был рад до смерти, что я стал постоянным членом знаменитого «Таксидо Брасс Бэнд» и играл на пароходе.

-- Здорово, сын! Я горжусь тобой, -- сказал он, -- ты побывал в самой лучшей компании.

Когда шоу закончилось, Джо повел меня к себе домой, он жил прямо тут же, за углом от Линкольн-Гарденс.

По дороге Джо сообщил, что у меня будет комната с собственной ванной.

-- Ванна? Собственная ванна? Что это такое? -- спросил я.

В Новом Орлеане мы вообще никогда не слыхали о ванне, тем более о собственной.

... На мне был старый поношенный смокинг, уже изрядно послуживший мне. Конечно, я вычистил и отутюжил его, чтобы по возможности не бросалось в глаза, какой он старый и потрепанный, пока не подойдешь поближе и не увидишь заплаты. Во всяком случае, я считал, что выгляжу достаточно элегантно.

Зал был полон прекрасных музыкантов из даунтауна.

Я несказанно волновался, занимая свое место рядом с такими музыкантами, как Джонни и Бэйби Доддз, Оноре Дутрей, Билл Джонсон, Лил Хардин и сам Кинг Оливер. Было очень приятно вновь играть с Бэйби Доддзом. Я с радостью узнал, что он бросил пить и опять вернулся к музыке.

Когда в ту ночь мы выпалили свою первую ноту в Линкольн-Гарденс, я сразу понял: дела мои здесь пойдут что надо. Когда папа Джо стал дуть в свой горн, он зазвучал, как в былые времена. Первый номер прошел так здорово, что мы повторили его на бис. Каждый номер в ту ночь моего дебюта был ошеломляющим. ...Это был лучший период моей жизни. Я играл на Севере вместе с великими музыкантами. Мечта моего детства наконец-то сбылась.

...Случилось так, что джаз и я одновременно родились в Новом Орлеане, росли бок о бок, вместе плавали вверх по Миссисипи.

Когда вы растете вместе с чем-то, что для вас естественно и привычно, вы можете любить его, но едва ли сможете оценить. Вам не удастся понять, хорошо или плохо то, что повседневно рядом с вами, покуда вы не сравните с чем-то сходным. Немного освоившись в Чикаго, я понял, что всю жизнь плавал в садке, полном здоровенных рыбин. Я рос среди великих музыкантов. Они не могли отличить Баха от Бетховена или Моцарта от Мендельсона, может быть, даже никогда не слыхали о них. Я даже думаю, как это ни парадоксально, что именно потому они и стали великими музыкантами. Не ведая о классической музыке, не зная элементарной нотной грамоты, они создали свою собственную музыку. Они сочиняли непосредственно по ходу игры и хранили все свои произведения лишь в собственной памяти.

Я думаю, что существуют два рода творцов. Один -- это человек, который выучил все о предмете, знает его историю и может от этого оттолкнуться. Другой ничего не знает и сам ищет способы выражения. Джаз был создан главным образом творцами этого последнего типа.

Я знал джаз еще до того, как он сделался мягким и податливым после слишком большого и слишком раннего успеха. Я видел, как он ходил босиком по заплеванным тротуарам, прежде чем начал носить ботинки. Я видел, как он начал свое путешествие в блестящей компании и много лет провел в дурном обществе.

Но я говорю всем моим друзьям и всем любителям джаза: «Надеюсь, Гавриилу это понравится».

Перевод с английского А.ВОЛЫНЦЕВА и Л.ПЕРЕВЕРЗЕВА

ogoniok.com